Глеб Горбовский.
Пили водку, пили много,
По-мужицки пили, с кряком!
A ругались только в бога,
Ибо он – еврей и скряга.
Кулаки бодали дали,
Кулаки терзали близи.
На гвозде висевший Сталин
Отвернулся в укоризне.
Пили водку, пили смеси,
Пили, чтоб увидеть дно...
Голой жопой терся месяц
О немытое окно.
1954
БЫВШИЕ ЛЮДИ
Ha тряских нарах нашей будки –
учителя, офицерьё...
У них испорчены желудки,
анкеты, нижнее бельё.
Влетает будка в хлам таёжный,
всё глубже в глушь, в антиуют.
И алкоголики – тревожно –
договорятся и запьют.
Ha нарах – ёмкостей бездонность,
посудный звон спиртных оков;
на нарах боль и беспардонность,
сплошная пляска кадыков!
Учителя читают матом
историю страны труда.
Офицерьё ушло в солдаты,
чтоб не вернуться никогда.
Чины опали, званья стёрлись,
остался труд – рукой на горле!
И тонет будка в хвойной чаще,
как бывшее – в происходящем.
1958, Сахалин
НА ПРЕСТОЛЬНЫЙ
Драка за околицей.
Хруст. Поёт дубьё.
Тётка Фрося молится
за дитя своё.
Разнесло головушку
палицей Фоме.
Кровушка до донышка.
Все в своём уме.
Дядя Саша гирькою
полоснул во тьму.
Ночь луною-дыркою
свистнула ему.
Драка скоро кончится,
ухмыльнётся бес.
Сутки будет корчиться
после бури лес.
... Ты очнёшься, пьяненький,
в боковушке, плут.
Тут тебе и пряники,
тут тебе и кнут.
Драки нет. На скатерти
самовар пыхтит.
И к … …ой матери
этот милый быт!
1969
ОБЪЯВЛЕНИЯ
Забор. Бумажки. Кнопки. Тётки.
"Сдаю мочу".
"Лечу от водки".
Читаю, словно блох ищу:
"Куплю жену. Озолочу".
Имён и чисел кавардак.
"Подвал меняю на чердак".
Опять... жену! Вот сукин... дочь!
"Могу от немощи помочь".
Восторг! Куда ни кину глаз.
"Продам хрустальный унитаз".
А вот эпохи эталон:
"Есть на исподнее талон".
...Забор кряхтит, забор трещит
под гнётом суетных желаний.
Он – наша крепость, символ, щит!
А меч... дамоклов меч – над нами.
1970
* * *
Человек застрелился.
В плаще и очках.
Он лежит у палатки на хвойной постели.
Переваривал пищу, стоял на ногах,
и никто не заметил, что он – на пределе.
Иногда улыбался куда-то туда –
в голубую, зовущую сторону юга.
Может, в той стороне, где дымят города,
разлюбила его, погубила подруга...
... Мы его положили в плаще в мерзлоту,
мы его пожалели, известно...
А потом навалили потолще плиту
и ушли торопливо на новое место.
И остались река, да гора, да луна.
Человеку нужна тишина...
1964
ПРАЗДНИК
Мёртвых ёлок на помойке
рассыпаются тела.
Стихли знойные попойки,
снедь слиняла со стола.
Баба хмурая, как буря,
что прошла над городком,
на крыльце стоит и курит,
посыпая матерком.
Нищих нет. У павильона,
запихав бутыль в штаны,
на снегу уснул гулёна
в ожидании весны.
Воробей над ним поплакал,
капнув белым на треух.
Подошла, зевнув, собака,
проворчала: "Вот лопух..."
Участковый дядя Коля
прочитал пивцу мораль:
"Замерзай, но выйди в поле –
за черту! Задвинься вдаль!
Не тревожь народ, скотина,
под святое Рождество!"
...Новогодние картинки.
Праздник. Только и всего.
1969
* * *
У меня такая боль безбожная
набухает в жилке – на виске.
Погостишь, как гвоздик у сапожника,
и сидишь – по шляпку в каблуке!
В нашей дымной, в нашей вздорной комнате
половицы пляшут под ногой.
Заходите, трагики и комики,
поделитесь серенькой тоской.
У меня такая жизнь протезная,
что и запрокинуться невмочь...
А вчера соседку перерезало
на две половины: День и Ночь.
1963
* * *
Кирпичного здания в инее крылья.
Кирпичная стужа. Пальто,
которым ходячее тело укрыл я,
чтоб душу не видел никто...
Реклама повисла горячечным знаком,
бросая по букве во тьму.
Земной и небесный покой одинаков,
как в нашем кирпичном дому,
как в нашей кирпичной громадной коробке,
набитой покоем и тьмой...
Смотрите, как дико идёт он и робко
на лобное место – домой.
1964
НА КЛАДБИЩЕ
На воротах Смоленского кладбища в своё время висели громкоговорители.
На кладбище "Доброе утро!"
по радио диктор сказал.
И как это, в сущности, мудро.
Светлеет кладбищенский зал.
Встают мертвяки на зарядку,
стряхнув чернозём из глазниц,
сгибая скелеты вприсядку,
пугая кладбищенских птиц.
Затем они слушают бодро
последних известий обзор.
У сторожа пьяная морда
и полупокойницкий взор.
Он строго глядит на бригаду
весёлых своих мертвецов:
"Опять дебоширите, гады?" –
и мочится зло под крыльцо.
По радио Лёня Утёсов
покойникам выдал концерт.
Безухий, а также безносый
заслушался экс-офицер.
А полугнилая старушка
без челюсти и без ребра –
сказала бестазой подружке:
"Какая Утёсов мура..."
Но вот, неизбежно и точно,
по радио гимна трезвон...
"Спокойной, товарищи, ночи!" –
И вежливость, и закон.
1956
О ДВУХ ГЕОЛОГАХ
(Памяти Н. Терешенкова)
Горы. Палатка. Сумрак дрожит.
Пусто в жадном желудке.
Рядом на шкуре товарищ лежит,
мертвый вторые сутки.
Рация плачет...
Мелким дождем –
в небе тире и точки.
Нас не услышали.
Мы подождем.
Это еще цветочки...
Маминой ниткой локоть зашит
на серой спортивной куртке,
в которой
парень тихо лежит,
мертвый третьи сутки...
Просто камень, подлый кругляк,
вылез из-под подошвы,
и вот человек полетел так,
словно он
всеми
брошенный...
Другой другому –
(уже не спешит) –
на грудь кладет
незабудки.
Их было двое.
Один лежит
мертвый
четвертые сутки...
...Быть может, это было давно:
горы, небо, палатка...
Еще ни радио, ни кино,
еще другие порядки...
еще пещеры – не этажи...
еще человеку
не жутко,
когда товарищ рядом лежит,
мертвый
пятые сутки...
11-12.7.1964
СКУКА
Боюсь скуки... Боюсь скуки.
Я от скуки могу убить.
Я от скуки податливей суки:
бомбу в руки – стану бомбить,
лом попался – рельсу выбью,
поезд с мясом брошу с моста!
Я от скуки кровь твою выпью,
девочка, розовая красота...
Скука, скука. Съем человека,
перережу в квартире свет.
...Я – сынок двадцатого века.
Я – садовник его клевет,
пахарь трупов, пекарь насилий,
виночерпий глубоких слёз.
Я от скуки делаюсь синим,
как от газа! Скука – наркоз.
Сплю. Садятся мухи. Жалят.
Скучно так, что... слышно!
Как пение...
Расстреляйте меня, пожалуйста,
это я прошу – поколение.
1957
